Новый альбом группы Lumen «Мир» во многом стал одним из самых ожидаемых музыкальных событий года.
Связано это во многом с тем, что после агрессивной, социальной, антигосударственной «Правды» никто не знал, в какую сторону будет развиваться группа, вернётся ли к прежнему самокопанию или будет продолжать идее борьбы и протеста.
Ещё задолго до начала записи вокруг альбома ходило много разговоров: сначала обсуждали студию, потом стали появляться первые серии видеохроник, из которых становилось ясно, что новая пластинка будет абсолютно непохожей на «Правду» и станет синтезом тех идей и эмоций, которые сопровождали группу на протяжение всего её существования.
Для того, чтобы порадовать своих поклонников новыми песнями до первых концертов-презентаций, на которых начнётся продажа дисков, группа решила выложить альбом на своём официальном сайте. Каждый день в сети появляется новая композиция, и уже сейчас можно сказать, что успокоившийся, вернувшийся к лиризму Lumen пришёлся по душе даже оголтелым поклонникам «Правды».
Когда запись альбома была почти завершена и у музыкантов появилось немного свободного времени, вокалист группы Тэм Булатов принял участие в необычном для себя мероприятии, и встретился со студентами факультета журналистики МГУ им. Ломоносова, чтобы обсудить проблемы современного телевидения с теми, кто будет заниматься этим самым телевидением через несколько лет.
После лекции Тэм Булатов ответил на вопросы NEWSmusic.ru и рассказал о новом альбоме «Мир», о том, как изменилось его отношение к революционным идеям, а также вспомнил те времена, когда вместе с группой давал квартирники в провинциальных городах.
- Не так давно вы встречались со студентами факультета журналистики МГУ, чтобы поговорить с ними на тему «TV no more» и обсудить состояние современного телевидения. Поделитесь вашими впечатлениями, натолкнула ли вас эта встреча на какие-нибудь новые размышления?
- Встреча получилось очень интересной, потому что хотелось понять, что по поводу всего этого думают люди, которые имеют к телевидению непосредственное отношение. Общаться с теми, кто сейчас там работает и занимает какие-то высокие посты, мне неинтересно, потому что я могу себе приблизительно представить, что они могут мне рассказать и как могут отнестись к нашему максимализму. Меня удивило, что у молодых ребят отношение ко всему происходящему очень похоже на то отношение, которое может быть у профессионалов телевидения.
Когда мы разговаривали, чаще всего комментарии и вопросы были оправдательного характера: «ну, а как по-другому может быть», «ну, а что нужно сделать, чтобы было по-другому»? Мне больше хотелось разговаривать не на тему «как», а на тему «зачем» и «почему», и мне кажется, что мне удалось перевести разговор в эту сторону. Я думаю, что в итоге большая часть аудитории согласилась с тем, что наше телевидение, как минимум, очень странное, и вариант отказа от него не является чем-то радикальным. Мне удалось донести идею, что мы ни в коем случаи не луддиты и не радикалы, что мы не призываем взрывать телевышки или ломать телевизоры, просто мы негативно относимся к современному телевидению, это наша точка зрения. Мы ею поделились, и надеюсь, что ребята её как-то осмыслят.
- Многие студенты потом говорили, что в принципе с вами и спорить было незачем, потому что вы оказались правы.
- Я надеюсь, что зерно сомнений, которое нас привело к этому разговору, желание критически оценивать происходящее поселится и в головах ребят, которые присутствовали на встрече.
- В песне «Небеса» есть строчка: «Пытались сами делать чудеса, а получались только дети и война». Почему вы детей приравниваете к войне? Разве они сами по себе не являются чудом?
- Не приравниваю, просто сделать ребёнка для мужчины не сложно. И если говорить именно об этом физиологическом процессе, то во все времена это получается запросто. Правда, таким образом мужчина переносится из ипостаси, пусть я скажу сейчас не очень красиво, самца в ипостась родителя, отца – и вот это уже чудо. Но в песне я говорил именно о насилии и сексе – это то, что получается у людей проще всего, на мой взгляд.
- Сначала у вас была несколько наивная романтика в песне «Змей», потом – убийственная депрессия в песне «Сколько?» и борьба с ней в песне «Зубы», потом всё доброе в вас кончилось. Что дальше?
Дальше – по спирали. Всё развивается по спирали, и мы снова и снова возвращаемся к каким-то мыслям. В новом альбоме, например, мы возвращаемся к «Змею» в песне «Беги», но с новыми эмоциями, с новыми переживаниями. Песне «Сколько?», наверное, соответствует «Дотянуться до звезды», это в какой-то мере её продолжение.
Да, что-то не получается, и это вышибает из себя, и разочарований много. Что делать? Опустить руки? Нет! Будем продолжать! «Зубы» - это больше борьба не с депрессией, а какие-то эмоции, которые были вызваны происходящим вокруг и заставляли разочаровываться, уставать, а потом сами, наоборот, переродились из тормоза, из якоря в какую-то движущую силу. Через «Зубы» мы пришли к песне «Пока ты спал», к какой-то ярости. «Ярость», «дикость» – это самые подходящие слова. А куда дальше? Не знаю…
Все дороги всё равно рано или поздно приводят к одному – к любви, потому что без любви нельзя построить ничего хорошего, и в этом смысле всё дуалистично. Для того, чтобы хорошо любить, надо уметь хорошо ненавидеть. И понимать, по поводу чего ты можешь сказать, что тебе это ненавистно, что ты никогда этого не примешь. Для меня это состояние ярости и животной агрессии к нелюбимому – важная ступень к пониманию того, что я хочу и что я люблю на самом деле.
- Возникает ассоциация со строчками Некрасова: «Он проповедует любовь враждебным словом отрицанья».
- Да, вроде того.
- Ваш новый альбом называется «Мир». Свобода, правда, мир – те три кита, на которых должно держаться счастье человечества?
- Нет, мы не ставили перед собой задачу сделать какую-то трилогию или связать все альбомы по названию. Размышления сначала об одном, потом о другом, потом о третьем очень близки друг другу. Мы вчера смотрели третью «Матрицу», и там на вопрос: «За что ты дерёшься?», герой отвечает «Свобода, правда, мир, может быть, любовь». Да, мы дерёмся за это. И немного смешно осознавать, что все эти вопросы задавал Нео, но мы себя избранными не чувствуем. Последователями – да, возможно.
- Вы говорили, что новый альбом не похож на «Правду», потому что изменились вы. Но ведь в альбомы часто попадают песни, которые были написаны давно. Есть ли такие песни на новой пластинке?
- В новом альбоме есть такие песни, но они существовали не как песни, а как идеи, то есть это были наброски стихов, музыкальные зарисовки, которые ждали своего часа. Вот мы почувствовали это когда-то, захотели поделиться, но было не время. Просматривая черновики и выбирая материал, скажем условно, для альбома «Свобода», понимали, что нет, что сейчас об этом пока говорить не хочется. «Правда»? Нет, тоже не сюда, сейчас тоже волнует другое. И наступило такое внутреннее состояние, когда мы почувствовали, что пора говорить об этом, потому что теперь, после того, что мы уже сказали, можно дополнить свою точку зрении чем-то другим.
- Но раньше вы говорили о любви не так часто. В «Мире» песен на эту тему достаточно. Решили переосмыслить это чувство?
- Нет, не переосмыслили. И это мы считаем, что они о любви. Для нас они являются песнями о любви. Люди, которые их услышат, могут понять их совершенно иначе, и я готов принять их точку зрения, даже готов услышать мнение, вроде: «Если это песня о любви, то я слон». Постепенно приходишь к мысли, что о любви нужно говорить. Раньше это чувство было нас чем-то очевидным: ну любовь, ну зачем о ней говорить ещё раз. Теперь мы понимаем, что нет, что о любви говорить не устанешь никогда.
- Человек рождён для того, чтобы любить или для того, чтобы бороться? Если судить по «Правде», то для вас на первом месте всё-таки борьба.
- Нет. Когда мы придумывали «Правду», объясняли, почему там мало положительных эмоций, не тем, что мы их не чувствуем, а тем, что о любви и так много говорится. И так существует множество песен о ней, которые нам очень нравятся. Ещё раз об этом можно было бы сказать и, может, нужно. Но всё равно это увело бы от главного настроения альбома, от того, что мы пытались выразить в первую очередь. Если бы «Правда» была менее концентрирована на ярости, то производила бы совсем другое впечатление и не была бы настолько монолитной, насколько нам хотелось на тот момент. Теперь всё поменялось.
- Ваше творчество – это крик. Но принято считать, что об истинной любви, как, впрочем, и истинном патриотизме кричать не принято.
- А мы о любви не кричим. Это просьбы. Причём не очень громкие. И какие-то достаточно тихие сожаления, например, об умирающей любви в песне «Ржавчина».
- Но всё-таки ваш отказ от революционных идей – это взросление, успокоение или понимание того, что русский бунт, действительно, бессмыслен и беспощаден?
- Никто от них не отказывался. Определённая доля разочарования есть, и я не буду с этим спорить. Но мы разочаровались не в идее и не в себе: мы просто не смогли до конца увлечь и заразить этой идеей других.
Наши слова, наши крики для большинства так и остались словами и криками. Это не побудило никого ни к каким действиям. Нет, мы не ожидали радикальных перемен в жизни общества, но, читая какие-то мысли людей, относящих себя категории слушателей группы «Lumen», которыми они делятся на нашем сайте или в разных социальных сетях, мы понимаем, что наши идеи просто остались непонятыми и пронеслись мимо.
- Мне показалось, что «Мир» - скорее, виток назад, к «Свободе». То есть это уже не «Свобода», но ещё и не «Правда».
- Повторюсь, всё движется по спирали. Мне такое сравнение, то есть то, что новый альбом похоже на нашу предпредыдущую работу, только лестно: значит, мы не перестаём быть собой. Значит, возможно, какие-то наши дальнейшие размышления или события приведут нас к новому всплеску ярости и заставят нас записать альбом, похожий по духу и настроению на «Правду». Я ничего не исключаю.
- И к «Трём путям» возвращение возможно?
- Думаю, в новом альбоме оно уже произошло. Мы вернулись к размышлениям о выборе пути. Песня «Лабиринт», например, о том, как оценить путь, как его пройти.
- В одном из интервью вы говорили о том, что вам неважно, как человек выражает свои идеи, главное, что он их вообще выражает, поэтому вы одобряете надписи «TV no more» на стенах. А когда эти надписи появляются на стенах монастырей или, например, на архитектурных памятниках?
- Я из тех людей, которые считают, что у человека, который занимается творчеством, нет ответственности за то, как его мысли будут интерпретированы. Я не хочу об этом думать по той простой причине, что существует свобода. Я не красный командир, не голос поколения, не Ленин на броневике. Мы ни на чём не настаиваем, мы даже до конца не уверены в том, что мы правы, поэтому каждый, кто слышит даже наши прямые призывы: «Пиши на стенах» или «Возьми кирпич и дай им сдачи», должен своей головой осмыслить и понять, о чём это, для чего это и как ему нужно к этому относиться.
Если человек не способен критически отнестись к тому, что мы делаем, если он готов нам просто поверить на слово, потому что мы являемся для него авторитетом, то он перешагивает ту грань, за которой его можно назвать фанатом. Фанатизм мерзок в любых своих проявлениях. Он нам крайне неприятен.
Мы употребляем словосочетание «наши фанаты», подразумевая только единомышленников, слушателей и здравомыслящую часть аудитории, потому что оно является устоявшимся и понятным для многих,. Всё то, о чём ты спрашиваешь, - это целиком и полностью на совести тех людей, которые так поступают; их воспитание, их мироощущение, их рассудок, значит, позволяет им так поступать. Я могу это как-то оценить и прокомментировать, но не люблю судить людей.
- То есть для вас действительно является проблемой то, что ваши фанаты выдёргивают из песен строчки, вроде «пиши на стенах», но при этом забывают о том, что надо что-то ещё менять и в голове?
- Да! И я уже сказал о наших разочарованиях по этому поводу.
- Ваше творчество полностью состоит из контрастов: крик переходит в шёпот, жёсткое электричество может резко смениться мелодичной акустикой. Складывается впечатление, что вы постоянно находитесь в состоянии внутренней дисгармонии.
- Это не дисгармония. Я, наоборот, не могу представить себе существования по-другому. Всё серое, всё неконтрастное, ровное - мне неинтересно, и не оставляет никаких ощущений, поэтому не привлекает никаким образом.
Мне очень хочется, чтобы всё в жизни было противоречиво. Чтобы любить, надо ненавидеть. Чтобы было хорошо, надо испытать боль. Самая вкусная еда – это та еда, которую ты пробуешь, когда голоден. Тот, кто испытал сильную жажду, по-другому оценит глоток воды и поймёт древнюю мудрость о том, что ничего не может быть вкуснее её. Тот, кто долго был одинок, по-другому будет относиться к любви и к тем отношениям, которые он строит. Тот, кто не был одинок никогда, сможет легко пойти на размены, и не поймёт всей ценности любви. Для меня такое контрастное состояние – единственная форма гармонии.
- В вашем творчестве мотив одиночества очень силён. Что это вообще для вас такое?
- Одиночество – это болезнь человечества. В мире животных, в мире инстинктов одиночество – исключение из правил, а в мире человеческом – это норма, к сожалению. Но каждый одинокий человек, как бы и что бы он ни говорил, стремится от него уйти так или иначе, находя различные пути. Быть совсем одному – нормальный путь только для монахов-аскетов, которые хотят найти что-то другое в этой жизни. И, на самом деле, тоже не одиноки, потому что уходят от людей, но находят поддержку и общение в других формах и силах, в общении целиком со всем миром, Вселенной, Всевышним. Не думаю, что они считают себя одинокими.
- Легко ли быть счастливым, когда постоянно пытаешься оценивать мир так, как это делаете вы?
- Да, легко. Мысля критически, начинаешь понимать какие-то прописные истины, которые из красивых слов превращаются для тебя в главный смысл. Любовь; духовное, а не материальное; мир, а не война…
Ты начинаешь понимать, о чём это всё. И это становится уже не какой-то абстрактной мыслью, а тем, что ты себе выбрал по жизни. Вот ради этого и стоит жить.
- После вашего выступления в «Лужниках» некоторые говорили о том, что «Лужники» - это почти Кремль, и «Lumen» теперь становится официальной группой. Можете как-то это прокомментировать?
- Не понимаю логики вообще. Я бывал в Кремле, на Красной площади, неужели это что-то значит? Более того я не могу понять, что значит «официальная группа»?
- Видимо, группа, которая дружит с властью.
- Ну не знаю… По-моему, надо судить по мыслям и по поступкам, а не по форме донесения. Если бы нам позволили сыграть на Красной площади, мы бы сыграли то же самое, но не думаю, что у нас после этого появилось бы взаимопонимание с властью.
- А по тем временам, когда играли маленькие квартирники в провинциальных городах, не скучаете?
- Не хватает. Лично для меня очень важен момент прямого общения со слушателями для того, чтобы можно было просто поговорить о том, что волнует, поделиться актуальными новостями. На электрических концертах это сложно, а на квартирниках было достаточно органично.
- Сейчас многие музыканты активно возрождают эту традицию, а вы от этого ушли. Проблема во времени?
- Да. Всё на бегу, всё влёт. То, что мы делаем сейчас – это более широкий способ донесения наших идей. А квартирники – это такое камерное мероприятие, и мероприятие неширокое. Выбирая между возможностью жить в том темпе, в котором мы живём, для того, чтобы нас могло услышать то количество людей, которое слышит сейчас, и между квартирниками и тем количеством людей, которые могли бы услышать нас там, мы предпочитаем всё-таки доносить свои мысли до большего числа слушателей.
- Ну и последний вопрос. Вы спели песню «Наива» «Думаешь нет – говоришь да». И сделали это так, что кажется, будто это ваша песня. А вам часто приходится думать «нет», а говорить «да»?
Иногда бывает, но не о тех вещах, о которых поётся в песне. Там же строчки «Любовь навеки, дружба навсегда, думаешь нет – говоришь да». По мелочи – да, но только от того, что иногда не хочешь сделать больно близкому человеку. Как правило, «маленькая ложь, я придумал, ты не трожь. Это - маленький обман, он впадает в океан». Это как раз та ложь, которая никогда не перерастёт в ложь какую-то гораздо большую.
Или бывает, когда стыдно признаться в какой-нибудь несуразной мелочи. Сказать правду, что опоздал на репетицию, потому что не смог найти подходящие штаны? Лучше уж выдумать что-нибудь более серьёзное. Но даже если такая неправда вскроется, то я улыбнусь и всегда признаю, что мне было неудобно говорить, потому что причина была такая дурацкая. Только так.
